Пэчворк, или «Секрет» в стиле a la russe
Высшее театральное училище им. М. С. Щепкина
«Русский секрет» по мотивам сказа Н. Лескова «Левша»
(мастерская И. Ляха, Москва)
Бесшабашный, динамичный, задорный «Русский секрет», оставшийся для самих русских загадкой, которую задал Николай Лесков, буквально взорвал сцену Ярославского театрального института.
Вывернутая наизнанку, переосмысленная, перевёрнутая с ног на голову история, с её шутками-прибаутками, «перевёртышами» и карикатурными образами, широкими жестами и необыкновенной лёгкостью существования в пространстве музыкального спектакля, чуткостью к партнеру и крепкой, слаженной ансамблевостью, самой пестротой картинки, выполненной в технике лоскутного одеяла, смотрелась с таким пылким, взволнованным азартом.
Яркость красок в сочетании с «хулиганистостью» ребят работают в спектакле на грани стилизации и лубка. Эта опасная ситуация, когда незаметно для себя можно войти в раж. Рискованный ход позволяет режиссеру В. Ляху жонглировать стереотипами и русским колоритом. Стилизация в «Русском секрете» проходит на многих уровнях, начиная с русского женского национального костюма – сарафана и кокошника, заканчивая мировой драматургией – У. Шекспир с отсылкой к «Ромео и Джульетте». Формат сказки, в которой привычная всем советским детям бабушка-сказочница А.П. Зуева заменена на многофункциональную толпу народа, вводит зрителя в какую-то особую атмосферу. Народ – рассказчики, скоморохи и придворные - также можно назвать своеобразной стилизацией. В русской драматургии нередко встречаются серьезные сцены с участием народной толпы, где она является камертоном действия. В случае с «Русским секретом» этот приём можно воспринимать в ироничном переосмыслении значения такого героя в спектакле. Скоморошье начало необыкновенно велико: оно проявляется не только в сценах с непосредственным их участием, но и в сценах, решенных гротесковыми красками. Замечательная история возникает во время вечернего разговора Левши (И. Соловьев, И. Антропов) и Машки (М. Иванова, М. Озеева). Машка, выглядывающая из окна, обрамляющего её как багет, находится, словно на балконе, а Левша по другую сторону забора, словно в саду. О встрече узнаёт отец девушки купец Грознов (А. Яруков) и собирает свору «своих», чтобы побить тульского мастера. Так и заворачивается драка – стенка на стенку. Такая вот разборка кланов – Капулетти и Монтекки, - но по-русски двух. Русская душа в стиле «рубаха-парень» даётся режиссером в качестве наиболее яркой характеристики народа. Это чувство распахнутости и открытости дополняется христианской соборностью и необыкновенно теплой нежной любовью к делу: «Мы, тульские, душу вкладываем в дело».
Ярко-шутливо-скоморошья форма позволила «Русскому секрету» стать особенно созвучным с нашим временем. Через смеховую, нередко ироничную историю воспроизводятся современные реалии: коррупция, кумовство и фаворитизм, тонкие межнациональные взаимоотношения. Как бы то ни было, но история «всякой Европе нос утрём» прозвучала довольно остро.
Лейла Салимова
А душу можно ль?...
Скоморохи, заводилы и пройдохи оказались на один день в Ярославле. Песнями, плясками, шутками да прибаутками развлекали они ярославский народ. Рассказали историю об умельце Левше, подковавшем блоху, снискавшем милость короля, да быстро её и лишившемся.
Тут все - смех да смех. Скоморошье царство, соревнуясь, кто кого пересмешит да перехохмит, примеряет на себя роли то простого люда, а то самого правителя. Стоит только накинуть камзольчик, сменить парик, как начнется то ли сказка, то ли быль.
Король, на котором всё - и война, и казна, и жена, - выясняет, куда же его родитель потратил казну королевскую. Созвав весь двор и лекаря-аптекаря, и старую фрейлину Мурышкину, и атамана Платова, и всех министров, выяснил, что получил батюшка от аглицкой королевы блоху из стали железной, кадриль танцующую. Вот и блоха тут же - во фраке да при цилиндре - в пляс пустилась. А с ней и двор весь - здесь все любители танцевать да балагурить.
Всё просто и легко. Путь от Петербурга до Тулы, а затем и до самого ЛондОна - всего один поворот трехгранной конструкции. Петербург – значит Адмиралтейство, Тула – значит самовар, а Лондон – Биг Бен. Деревянные ворота, купол из лоскутов – вот тебе и Россия и заморские дали. Ежели русский городок, то девки румяны, жёны на плечах своих мужиков носят, злой отец дочь замуж не пущает, а если зарубежье, то фрейлины в париках да с веерами, песни о Джонах и Мэри, и скотч бочками. Сказка. А что же быль?
Хороши тульские просторы на фоне жизни Петербурга да Англии! Здесь и песни звонче, и игра живей, и действо радостнее и динамичнее. А герои-то каковы! Атаман Платов, лихо запрыгивающий на деревянного скакуна, - вся грудь в крестах, залихватский чуб. Машка румяная, звонкоголосая, ждущая у окна своего возлюбленного. Левша высокий, голосистый, мастеровитый. Ну и скоморохи без дела не сидят: славно народ русский изображают. Вот она - быль. Быль народной жизни.
Левша блоху подкуёт, Англию посетит, много полезного королю сделает, но награды не получит. Главной наградой станет любовь туляков и жены Машеньки. Может быть, и этого немало, ведь подобные русские герои всегда отчего-то были непритязательны. Главное, как оказалось, – это «душу вкладывать». Аглицкие министры мораль не восприняли, уследили ли зрители за таким количеством лубочных картинок, порой перемежавшихся с кадрилью и стриптизом, – вопрос открытый.
Любовь Шевченко
